Вселенная и мятежная душа поэта и философа (часть 2-ая, продолжение)

04.12.2015 12:28

Удивительно светлы и образны стихи Гадаева о детстве. Казалось бы, живи и радуйся.

Но есть обстоятельства, над которыми ты не властен. Над поэтом довлела Система, которая перемалывала судьбы и жизни. Но Гадаев в своем творчестве не жалуется на судьбу. Его поэзия пропитана красотой природы, радостью, оптимизмом, волей.

В стихах поэт вновь и вновь возвращается в детство, может, потому что утратил радость жизни вместе с этой счастливой порой, которой он бесконечно дорожит, но которую уже нельзя вернуть.

Я с Душул-горы отвесной,

глядя вниз сквозь толщу лет,

вижу собственное детство

и села родного свет.

Много лет назад отсюда

я глядел из-под небес –

и казался мир мне блюдом,

полным тайны и чудес.

Мудрым учителем будущего поэта была бабушка по отцу. Нана. Так он звал старую Уммат. Она учила его любить природу, а природа учила его искусству выживать.

«Иди к берегу, спустись в долины рек, окинь взором равнины. Птиц песни послушай. Зверей повадки проследи. Кто с рассветом встанет и до солнцестояния поиграет, обязательно в рай попадет», - говорила бабушка. И так с раннего возраста и до 14 лет. Утренней росой, пьянящим запахом лугов встречал его второй учитель - природа. Она уводила мальчика в свой мир, доверяя многие тайны. Он знал, казалось, всех зверей и птиц в этом райском уголке. Научился понимать их язык, повадки.

И днем, и глубокой ночью выходил Магомед на звериные тропы. Страха не знал: бабушка говорила, что бояться ничего не надо. И он не боялся. Ребенок был в том милом возрасте, когда ему интересно все.

- Нана, ва Нана, а конец земли где?

- Нет его, - отвечала бабушка, не замечая, что ее ответ озадачил внука. Мальчишка не раз пробовал представить себе палку без конца. Не получалось. По его мнению, все должно иметь и начало, и конец.

- Ва Нана, совсем нет у земли конца? - настойчиво переспрашивал он вечно хлопочущую по хозяйству старушку.

- Вот это видишь? - раздражалась бабушка, хватаясь за ухват. - Вот это тебе конец!

Разговор на этом обрывался. Мальчик не решался больше ее тревожить. Но наступал другой день, и все повторялось:

- Нана, ва Нана, как звезды прилеплены к небу?

- Не знаю, родной. Все в этом мире по воле Аллаха. Научись восхищаться их красотой, а об остальном думает наш Создатель.

Очень нравились внуку звезды. Подолгу мог он смотреть на них бесконечно счастливыми ночами. «Будь Нана образованной, обязательно послала бы меня изучать звезды»,- сожалел мальчик.

Летом семья жила недалеко от села Ножай-Юрт в местечке Красный берег. Здесь находилась на пастбище домашняя скотина. Маленький Магомед был хорошим помощником старой Уммат…

В годы Советской власти целенаправленно, по указке «сверху» уничтожались веками складывавшиеся народные обычаи. Особенно активное наступление на национальный уклад, под лозунгами борьбы с пережитками прошлого, началось во второй половине шестидесятых годов. Гадаев болезненно реагировал на варварское искоренение духовности, культуры, созданной многими поколениями.

«Вольно или невольно способствуя исчезновению народных традиций, мы способствуем вымиранию народа, хотя люди и продолжают жить, хотя и остается форма одежды, бурка и черкеска, — писал поэт, — не отсюда ли причины появления в людях многих недостойных черт? Отсутствие порядочности, уважения старости, неповиновение родителям?..»

Он был сродни по духу таким советским писателям, как Василий Шукшин, Валентин Распутин, Чингиз Айтматов, Василий Волок, Виктор Астафьев... Но трагедия Гадаева - писателя была в том, что он жил в другую эпоху и заболел проблемами века гораздо раньше этой блестящей плеяды советских классиков.

Патриот своего народа, Магомед переживал за всё, что происходило. Не было проблемы, связанной с жизнью и обычаями чеченцев, которая бы осталась без его внимания. Он призывал воспретить разрушать устои вайнахской семьи средствами массовой информации. Семейные отношения в чеченском обществе, считал он, - сфера неприкосновенная. Родители для детей, как велось испокон веков, должны оставаться авторитетами. Дети должны уважать и почитать родителей, беспрекословно выполнять указания старших. Изоляция от общества не мешала Гадаеву чувствовать пульс жизни, замечать, как под прессом партийной пропаганды, навязывания чуждой системы ценностей уходят в небытие прекрасные обычаи его предков. Постоянные нападки на традиции, публичное шельмование старцев, требовавших следовать народному закону - адату, возмущали поэта. Так он стал публицистом. Глубоко переживая происходящее, он еще в 1960-е пытался обратить внимание общества на нравственные проблемы, которые в 1980 годы вырастут в настоящее национальное бедствие для народов СССР. О них заговорят в своих статьях Олжас Сулейменов («Возвысить степь, не унижая горы»), Чингиз Айтматов, Виктор Астафьев...

«У нас больше, чем где-либо, нарушают указания партии о культуре, национальной по форме и социалистической по содержанию. И налицо неизбежный результат - крайнее оскудение духовной жизни аула. Этим горе-просветителям и невдомек, что новая социалистическая культура примется в данной нации только в случае, если ее «привить» к основам ее исконной традиционной культуры. Если включить все основы народной этики в разряд «пережитков прошлого», то новой культуре некуда пустить корни. А без корней нет и листьев. Без корней, сказал кто-то из публицистов, «маки и тюльпаны не цветут»... Не на ровном месте рождается новое, а в «утробе» старого, с родимыми пятнами прошлого...»,- говорил Гадаев.

Но, к сожалению, власти пытались вывести «родимые пятна» не только из памяти народа, но и из измученной души самого поэта и ученого Магомед-Салаха Гадаева. Гадаев отбывал пятнадцать лет лишения свободы как «враг народа». В длинном бараке, где летом трудно было дышать, а зимой, в сильные морозы, зуб на зуб не попадал, находился «уголок Академика». Между стеной и двухъярусной кроватью стоял сколоченный из досок небольшой столик, который смастерил сам «Академик». Над столом и кроватью висели портреты любимых поэтов Гадаева: великого Шота Руставели, дагестанского ашуга и сказителя Гамзата Цадасы и знаменитого поэта и философа Востока Абдуррахмана Джами. В этом углу и проводил Гадаев все свое свободное время. Здесь он создавал художественные произведения, здесь работал над научными открытиями. В лагере Гадаева уважали. Заключенные, прозвавшие его «Академиком» и ценившие талант, готовы были помочь ему в любом деле. К тому же Магомед был не из робких. Всегда требовательный к себе и окружающим, он редко улыбался, выглядел суровым, даже жестоким. В лагере не давал в обиду ни себя, ни своих друзей. Все знали, что срок «Академик» получил, не совершив никакого преступления. И потому лагерное начальство, в виде исключения, разрешало ему писать и даже отправлять на волю многое из написанного.

Гадаев верил, что его многочисленные литературные и научные труды встретят должное внимание со стороны специалистов, и работал усердно сразу по нескольким направлениям. В научных кругах ходили слухи, что официальная власть намеренно изолировала талантливого ученого, лишив его возможности заниматься исследованиями, поскольку опасалась, что обладающий выдающимися способностями представитель «неблагонадежного» народа способен работать в интересах не только отечественной, но и мировой науки.

«Могу сказать, что «личное» стоит у меня где-то далеко позади. На первом плане - работа, которой отдаются все мои силы, начиная с 1947 года, и которой они будут отдаваться до конца моих дней, в каких бы условиях я ни находился (в худших ли, в лучших). «Личное» существует для меня лишь постольку, поскольку оно необходимо для продолжения этой работы», - писал Магомед-Салах своему другу Хабибулле в Махачкалу.

Вероятно, речь шла о труде, о котором спустя несколько лет он писал лично Сталину и в ведущие научные центры страны...

( В материале использованы выдержки и цитаты из 1-го и 2-го томов книги «Духовные поиски» («Синлехамаш») о Магомед-Салахе Гадаеве) Продолжение следует…

_{Все права защищены. При перепечатке ссылка на сайт ИА "Грозный-информ" обязательна.}